13 ТЕЗИСОВ О КЛАССОВОЙ БОРЬБЕ В РОССИИ

Михаил Воейков

На эту тему и с этим названием мной был сделан доклад на научном семинаре при Комитете по образованию и науке ГД РФ в конце 2005 г. Редакцией журнала было предложено переработать его в полномасштабную статью. Поэтому в нижеследующем тексте совмещаются обычная научная статья со всеми ее атрибутами и некоторые внешние элементы «тезисов научного доклада», как это было представлено на семинаре. Так, все пункты и названия остались прежними.

1. Ошибка «продвинутых»

С падением советской системы и советской идеологии в некоторых интеллектуальных кругах был подвергнут остракизму классовый подход к анализу явлений общественной жизни. Для этого имелись некоторые, в общем то не очень большие, основания. Действительно, в советский период мы наблюдали чрезмерное расширение этого подхода, порой доходившее, особенно в 20-е и 30-е годы, до абсурда, - когда, например, переписка между Иваном Грозным и князем Курбским объявлялась формой классовой борьбы1. Естественной реакцией на советский идеологический переизбыток было сужение этого подхода или вообще отказ от него. В некоторых интеллектуальных кругах стало считаться модным исходить не из «узкоклассовых» интересов, а из общечеловеческих ценностей и т. п. Странным образом требование общечеловеческих ценностей почти в тех же интеллектуальных кругах начала 90-х годов сегодня перевоплотилось в императив национально-русских и даже патриархальных ценностей. Такой императив «продвинутых» интеллектуалов нашел неожиданное выражение во врангелевской формуле о единстве «Матушки-России», в требовании национального согласия, примирения бедных и богатых, всех со всеми. Но ведь богатые и бедные в сегодняшней России остаются, и разрыв между ними даже увеличивается, о чем неоднократно писалось на страницах «Альтернатив»2. Иными словами, вместо классового подхода, достаточно удовлетворительно объясняющего динамику современного цивилизованного общества, предлагается в научном анализе использовать национальные, этнические или религиозные мотивы. Но как и что эти атрибуты и характеристики средневековья смогут объяснить в современном обществе?

Замалчивание классового расслоения сегодняшнего нашего общества и педалирование национальных (русских) ценностей и даже православия как объединительной идеологии подводят российское общество к очень опасной черте. Ибо бедным классам вольно или невольно указывают на причину их бедности в людях другой национальности или другого вероисповедания. Стрелки с классового противостояния переводятся на национально-этническую вражду. То есть, специально, конечно, никто не разжигает эту вражду и ксенофобию. Правоохранительные органы даже время от времени пытаются пресечь такие вспышки - или делают вид, что пытаются. Но такие этнические эксцессы есть и с каждым годом становятся все гуще и жестче. Это факт. Если бедным людям специально не разъясняются и не показываются возможные формы классовой борьбы и в то же время педалируются русские национальные ценности, то бедные классы волей-неволей ищут причину своей бедности в представителях другого этноса и веры. Так проще и понятней.

Опасность такого поворота состоит в том, что классовая борьба есть естественная форма человеческого существования на определенном этапе истории (этапе рыночной экономики). И человечество за последние 300-400 лет (считая от английского Закона о бедных 1601 г.) выработало цивилизованные формы этой борьбы, в конце концов, сделало ее демократической. Национально-этнический и религиозный конфликт в принципе не имеет цивилизованного решения. Это тупиковое направление. Он был присущ обществу в средневековье и был преодолен с развитием рыночной цивилизации. То есть, этнический и религиозный конфликт был заменен классовым, на место расовой борьбы пришла классовая. Это и спасло Европу.

Есть еще одно обстоятельство, позволяющее считать классовые противоречия плодотворными, в отличие от религиозно-этнических. Классовое противоречие или конфликт есть противостояние между двумя необходимыми друг другу сторонами. Ни рабочий класс, ни капиталистический класс не могут существовать раздельно. Они обречены быть вместе. Стало быть, они обречены на достижение договоренностей. Религиозно-этнический конфликт - это конфликт на выживание. Одна сторона стремиться занять место другой, одна сторона конфликта стремится другую стереть с лица земли. У этого конфликта нет творческой перспективы. Этот момент подмечен в специальной литературе. Так, Этьен Балибар не так давно писал: «Классовая борьба должна, предположительно, растворить национальности и национализмы, тогда как расовая борьба должна утвердить вечное существование наций и установить их иерархию и позволяет национализму объединять собственно национальный элемент с социально консервативным элементом (воинствующим антисоциализмом и антикоммунизмом)»3. Это верно и точно сказано. Если каким-либо образом убрать «классовую борьбу», то на ее место мгновенно приходит «расовая борьба». А это тупик в социальном развитии.

Какое-то время я также думал, что классовый подход в целом, если и не устарел, то, по крайней мере, начал устаревать. Тем более, что опыт европейских стран демонстрирует иногда не классовое противостояние, а классовый компромисс, социальное партнерство и т. д. Хотя, конечно, нельзя переоценивать некоторые формы социального компромисса в западноевропейских странах, которые по сути дела есть результат ожесточенной классовой борьбы. И нельзя забывать, что эта борьба в Европе шла столетиями. Однако здесь была ошибка моя и тех «продвинутых» интеллектуалов, которые в 90-х годах заполняли научные журналы статьями о социальном консенсусе, социальном партнерстве и т. п. Ведь бесконечное повторение каких-то шаблонов действует и на крепкие головы. Мы видоизменение форм классовой борьбы приняли за ее угасание. Хотя некоторые реальные основания для видоизменения классовой борьбы действительно имеются. Ведь, в конце концов, нелогично думать, что классы и классовая борьба будут существовать вечно. Человечество, о чем в свое время верно писали классики марксизма, объективно движется от классового общества к бесклассовому. И это движение будет идти путем угасания классовой борьбы.

2. Демократическая классовая борьба

Ральф Дарендорф, один из самых «раскрученных» интеллектуалов Европы, в одной из своих книг приводит любопытный расчет. Из всего населения типичной страны ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития) он вычитает 20% молодежи, которая еще не работает, 20% пенсионеров, 10% учащихся. Из остающихся 50% населения он вычитает еще 15% как не могущих или не желающих работать. Сюда же добавляет 10% официальных безработных. Остаются по его расчету 25% работающего населения. Но из всего годового бюджета времени этого населения на работу они тратят примерно половину дней в году, а в эти дни работа отнимает у них лишь половину времени бодрствования.

Таким образом, продолжив расчет Дарендорфа, получаем, что примерно 5-6% (25/2/2) годового объема времени всего населения типичной страны Запада посвящено труду. Добавим еще от себя, что в материальном производстве этой типичной страны занята примерно 1/5 часть работающих. Таким образом, оставив лишь тех, кто непосредственно занят полезным трудом в производстве, кто действительно производит предметы и вещи, без которых жизнь человеческая невозможна, и оставив за бортом расчета многих умных, начитанных и красивых деятелей (политиков, артистов, адвокатов, полицейских, увы, профессоров и т. п. публику), то получим лишь 1% (5/5) времени полезного труда. То есть, лишь 1% всего объема годового времени всего населения типичной западной страны уделяется труду, который производит все материальные ценности этого общества. Это поразительная цифра. Для России на 2000 год при той же методике расчета получаем: на удовлетворение материальных нужд тратится примерно 6-7% годового объема времени всего населения страны.

«Так неужели мы действительно все еще живем в обществе труда?» - спрашивает Ральф Дарендорф. И тут же отвечает: «Да, а доказательством служит судьба безработных»4. Конечно, труд в типичной западноевропейской стране не исчез, но в материальном производстве там занято поразительно малое количество людей. А именно материальное производство представляет естественную арену классовой борьбы. Все это и дает некоторые основания для предположения о затухании классовой борьбы, ибо в типичном обществе ОЭСР практически мало кто работает в традиционном понимании этого термина. Хотя труд еще остается, но он близок к тому положению, о котором когда то писали К. Маркс и Ф. Энгельс: «Дело теперь не в том, чтобы освободить труд, а в том, чтобы этот свободный труд уничтожить»5. Это одно из важнейших положений марксизма, которое в советский период нашей истории замалчивалось в понимании массового обществоведа. Речь в данном случае идет о преодолении в посткапиталистическом обществе монотонного труда индустриальной эпохи.

Но все же и в Европе существуют безработные и существует проблема труда вообще, существует и там противостояние между трудом и капиталом. Об этом свидетельствует забастовочная борьба в типичных странах ОЭСР, активность профсоюзов, популярность социал-демократических партий и т. д. Борьба эта происходит, как правило, в иных формах, которые можно назвать демократическими (переговоры, соглашения и т. д.). Трудовой конфликт остался, но перешел в стадию рутинного процесса ежедневного (точнее, ежегодного) согласования объективно расходящихся интересов труда и капитала, - за исключением тех случаев, когда тупые правые правительства западных стран провоцируют уличный всплеск народного недовольства, как, например, было в марте 2006 года во Франции.

3. Новые явления. Этнокласс

Однако последние события во Франции позволяют говорить, что возможно возвращение и старых форм классовой и даже доклассовой борьбы, даже в типичных странах ОЭСР. Что такое погромы в пригородах Франции осенью 2005 года? Действительно, активными участниками их являются этнические меньшинства. Конечно, в беспорядках осенью 2005 года в пригородах Парижа участвовали не только французы арабского происхождения. Были, видимо, и другие. Но подавляющее большинство было именно арабского происхождения. И замалчивать именно этот нюанс - не самая мудрая позиция. Обсуждая эти события и правильно педалируя социальную проблему бедных кварталов больших городов Франции, профессор А. Бузгалин вынужден был признать, что все же в этих погромах был и арабский «колорит»: «протестовавшие хотят быть включенными как арабы, а не путем ассимиляции»6. Вот именно. А классовая борьба ведет к полной ассимиляции и растворению отдельных рас и этносов в общей пролетарской массе.

Однако эти протесты и погромы очень не похожи на обычную национальную борьбу. Ведь все эти молодые люди по национальности (по паспорту) французы, но этнически другие французы. Главное их отличие в том, что они бедные люди, у которых в типичной западной стране нет жизненных перспектив. Представители той же этничности, живущие в богатых кварталах, вполне вписались в благополучие страны. Они на стороне богатых. Бедные же представители этих этнических меньшинств никаких цивилизованных форм борьбы просто не видят и не понимают. Эта «обездоленная молодежь», - пишет социолог Карин Клеман, - «живет бандами и активизируется ночью. Мешает соседям, пугает одиноких женщин, провоцирует представителей, на их взгляд, «благополучных французов»... Уже годы как существует эта проблема напряжения между уличной молодежью пригородов и остальными слоями населения»7. Но прежде всего эта молодежь не имеет работы, не пролетаризирована.

Сегодня в типичных странах ОЭСР формируется особый класс, когда этническое перемешивается с классовым и классовая борьба получает как бы второе дыхание, и не в самых лучших формах. Формируется этнокласс. Это новое явление, которое совсем не изучено и не осмыслено социальной наукой8.

4. Ощущение стагнации рабочего движения

Рабочее движение в современной России почти сошло на нет. Об этом говорят и пишут многие9. И действительно, если, например, в 1912 г. и в 1913 г. бастовало соответственно 33,7% и 52,2% всех рабочих промышленности России, то в два наиболее активных в новейшее время на забастовки года (1996 и 1997 гг.) бастовало соответственно 2,2% и 1,2% от общего числа рабочих, занятых в этой отрасли. Затем забастовочная активность стала еще меньше10. Казалось бы, должно быть наоборот. Народ живет все хуже и хуже, а классовой борьбы нет. Более того, появились достаточно обоснованные, на мой взгляд, соображения, что промышленные рабочие сегодня уже не могут выступать ведущей социальной силой в трансформации капиталистической системы. «По той простой причине, - пишет А. И. Колганов, - что промышленный пролетариат существует только как продукт этой системы... Он не обладает достаточным потенциалом для формирования системы общественного и экономического устройства принципиально нового типа, поскольку не включен в эти принципиально новые отношения, не обладает знаниями, навыками и культурой участия в таких отношениях...»11.

Теоретически это мнение верно. Но если брать Россию, то тут речь идет о формировании, складывании капиталистического общества, а не о его развитии в креатосферу, где доминировать будет творческий труд. Поэтому вывод об угасании рабочего движения мог быть справедливым еще несколько лет назад. Но уже не сегодня. Ибо еще несколько лет назад, скажем, в середине 90-х годов, не было полной уверенности в том, что Россия надолго завязнет в капиталистическом болоте. Сегодня можно сказать, что капитализм пришел в страну «всерьез и надолго». Хотя, будем надеяться, не навсегда. Сегодня поэтому все будет как при капитализме, как писали в любом учебнике политэкономии начала ХХ века, причем при капитализме в самых худших его формах. Уже сегодня можно обнаружить грозные предвестники появления классовой борьбы в стране.

Для понимания классового характера современного российского общества надо бы понимать характер прежнего советского общества. Это трудно. Хотя определенные дискуссии по этому вопросу давно идут в нашей литературе, в том числе и на страницах «Альтернатив»12, однако ясности пока мало. Верно в этой связи пишет А. И. Колганов, имея в виду 20-е и 30-е советские годы: «Концепция движения к социализму через государственный капитализм, которую исповедовало партийное большинство, не содержала ответа на вопрос, что делать с растущими в результате такой политики претензиями буржуазных элементов на защиту собственных экономических интересов... Не было ответа также на вопрос о том, как можно одновременно допускать рост капитализма, мобилизовывать ресурсы для модернизации, да при этом еще оставаться на почве социалистических идей и ценностей»13. Да, ясности мало. Но что-то можно наметить.

Рабочее движение есть форма проявления так называемого «рабочего вопроса». То есть, если положение рабочих не улучшается, если ни правительство, ни предприниматели не озабочены положением рабочего класса, то последний сам пытается улучшить свое положение путем протеста, забастовок, в целом рабочего движения. Рабочее движение становится формой ответа снизу на рабочий вопрос. В конце XIX и начале XX века он стоял довольно остро. Об этом, например, можно судить по следующим словам И. И. Янжула, который, будучи профессором Московского университета, в 80-е годы ХIХ века как раз подвизался в роли фабричного инспектора. И.И. Янжул пишет так: «Целые недели... я посвятил, прежде всего, на размышление и взвешивание деталей, при разностороннем освещении русского рабочего вопроса. Для меня выкристаллизовалось вполне ясно и определенно необходимость поспешить с возможно широким развитием прав русского рабочего и важность спешного создания для него лучших условий существования... Необходимо было дать ему то, чем всегда владели фактически его хозяева - права на соглашение, союз и распоряжение своей собственностью... Наперекор всем вожделениям фабрикантов дать рабочим право стачек и право союзов...»14. Однако у Янжула ничего не вышло, и он вынужден был покинуть свою должность фабричного инспектора.

Итак, что же такое «рабочий вопрос»? «Рабочий вопрос» состоит в выяснении взаимоотношений между рабочим классом и остальными слоями и классами общества, и прежде всего - между рабочими и их хозяевами, «работодателями». Рабочий вопрос - это соотношение труда и капитала, рабочих и капиталистов. Его можно также представить в более детальном и конкретном виде. На наш взгляд, он состоит из трех частей или составных элементов:

а) Проблема обеспечения квалифицированной рабочей силой потребностей развития индустрии, развития прежде всего промышленного производства.

б) Проблема материального благосостояния рабочего класса, собственно, экономическое положение рабочих.

в) Проблема соотношения материального благосостояния рабочих по сравнению с другими слоями и классами населения, и прежде всего - трудящегося населения.

Таким образом, «рабочий вопрос» имеет в виду расслоение общества на бедных и богатых, эксплуатацию одной части общества другой, а именно - рассматривает взаимоотношения между собственно рабочим классом и всем остальным обществом, и тем более или прежде всего между рабочими и их «хозяевами», работодателями.

Стоит ли в сегодняшней России «рабочий вопрос» так же остро, как он стоял в начале ХХ века, когда в забастовках участвовала почти половина всех рабочих промышленности? Это принципиально важно. Ибо отрицательный ответ объясняет слабое или угасающее классовое противостояние в современной России и, соответственно, угасающее рабочее движение. Но для этого надо прояснить ситуацию с этим вопросом за советский период нашей истории.

5. Был ли решен «рабочий вопрос» в СССР?

Сказать это определенно нельзя. С одной стороны, что-то делалось, с другой - он был замят, затерт и придавлен. Да и сама социально-классовая структура советского общества не была достаточно четкой.

Итак, рассмотрим все по порядку. Относительно задачи превращения рабочего класса в «хозяина производства» мы располагаем обширным фактическим материалом, когда эта задача практически решалась, только на первый год революции 1917 г. Это было связано с деятельностью фабзавкомов и рабочего контроля. Однако в 1918 г. и та, и другая деятельность под воздействием правительства большевиков была свернута.

Этот вопрос подробно исследован в работах историка Д. О. Чуракова. В частности, он пишет, что сразу же после октябрьского переворота 1917 г. «государство перекрывает возможность рабочим вмешиваться в деятельность не только финансовых учреждений, но и заводоуправлений... С переходом контроля над наймом и увольнением к государственным учреждениям фабзавкомы лишаются одного из своих важнейших завоеваний... Даже принцип свободы забастовок, коренной принцип любого рабочего движения вообще, все чаще объявляется меньшевистским и контрреволюционным». И, наконец, исследователь делает такой вывод: «То, что несколько месяцев назад провозглашали "революционной активностью класса-гегемона", становилось для победившего режима лишним и даже опасным»15. Это честное изложение историком фактического положения дел, которое свидетельствует, что большевистское правительство сразу же после прихода к власти не собиралось или не могло непосредственно решать именно «рабочий вопрос».

И все годы советской власти отношения между рабочим классом и государственной властью характеризовались определенной напряженностью. Порой эта напряженность была скрытой, находилась в латентном состоянии, порой проявлялась в жизни открытыми и даже трагическими конфликтами. Например, о последнем говорят события в Новочеркасске в июне 1962 года, когда властями была силой подавлена рабочая демонстрация протеста16. Наряду с этим был и постоянный, так сказать, текущий «конфликт» рабочих с администрацией предприятий за плановые задания, нормы выработки, уровень заработной платы, условия труда и т. п. Однако такого рода конфликт есть отражение «нормального», естественного противостояния интересов наемного работника и администратора, как, например, является нормальным противостояние интересов продавца и покупателя любого товара на обычном рынке.

Такого рода конфликт есть обычный производственный конфликт как органическая часть системы капиталистической организации труда. И это даже не конфликт в полном смысле этого слова, а фиксация расхождения интересов участников производственного процесса. Конечно, это расхождение интересов может перерасти в конфликт - и, как правило, перерастает на типичном капиталистическом предприятии. Однако, для советской практики именно классовый конфликт не был характерен. Ибо от заниженности норм выработки класс администраторов предприятия почти ничего не выигрывал. Выигрыш в увеличении прибыли шел в пользу всего общества, но сам администратор (бюрократический класс) предприятия от этого не обогащался, так как бюрократический класс не был хозяином предприятий. В основе своей конфликт между трудом и администрацией в советской системе был типичным конфликтом товарного способа производства. Но до классового конфликта (за некоторыми исключениями) он не поднимался, так как в советской системе отсутствовал капиталистический класс.

Относительно задачи повышения материального положения рабочих результаты послереволюционного развития нельзя, конечно, трактовать однозначно отрицательно. Здесь наблюдались различные тенденции. Но в целом материальное положение рабочих, скажем, к середине ХХ века было несравненно лучше, чем в его начале. Известный российский экономист первой половины ХХ века С. Н. Прокопович отмечал в 1909 г., что «заработок русского рабочего недостаточен для воспитания детей; о содержании же потерявших трудоспособность стариков не может быть и речи». «Могилами человеческого рода», вслед за Ж. Ж. Руссо, он назвал «наши фабрики и заводы»17. Но уже в первое послереволюционное десятилетие положение резко изменилось. Так, академик С. Г. Струмилин, исследуя динамику условий труда в СССР за 1917-1927 гг., указывает, что к середине 20-х годов общий доход семейного рабочего (считая заработок, пенсии и пособия) вырос на 147%, или в 2,5 раза. Уровень 1913 г. был превзойден уже к концу 1924 г. на 25%, а к концу 1927 г. - на 82%18. Нет никаких оснований сомневаться в этих расчетах. Это можно подтвердить и мнениями независимых наблюдателей. Н. В. Валентинов, меньшевик и противник большевиков, в 20-х годах находившийся еще в Советской России, вспоминал уже в эмиграции, что в 1925 году «положение рабочих стало значительно лучше, чем до 1914 г., до октябрьской революции. Благодаря восстанавливающемуся сельскому хозяйству, обильному поступлению в города хлеба, мяса, молока рабочие городов питались в 1925 г. так хорошо, как никогда до этого времени»19. Так что выводы советского академика и мнение меньшевика-эмигранта полностью совпадают.

Теперь рассмотрим вопрос относительно экономического положения рабочих в конце ХХ века и даже в начале века нынешнего. Сегодня, в начале ХХI века, материальное положение рабочих действительно крайне низкое, бедственное. Но таково сегодня положение вообще всех трудящихся. Рабочие промышленности, особенно некоторых отраслей, тут ничем не выделяются, а если и выделяются, то в лучшую сторону по сравнению с трудящимися других отраслей народного хозяйства, например, образования или здравоохранения.

Еще более отчетливо притупленность «рабочего вопроса» в конце ХХ века обнаруживается из анализа сравнительного материального положения рабочих с другими слоями и классами трудящихся. Если в начале ХХ века (20-е и 30-е годы) рабочие в 2-3 раза (как минимум) отличались от служащих по своему материальному положению, то к концу века в этом смысле они сравнялись. Об этом свидетельствуют данные по соотношению оплаты труда рабочих и служащих (см. табл. 1), а также обеспечение домашним инвентарем семей рабочих и служащих (см. табл. 2). Последние данные взяты из специальных обследований, проведенных академиком С. Г. Струмилиным в 1924 г. и профессором О. И. Шкаратаном в 1976 г. Сопоставление этих данных весьма впечатляет.

Таблица 1

Заработная плата у рабочих и служащих (в руб.)


Источник: Труд в СССР. М., 1988, с. 189.

Данные таблицы 1 можно дополнить анализом сравнения доходов семей рабочих и служащих. По материалам обследований семейных бюджетов за 1980-1991 гг. выявляется следующая картина. Общий среднедушевой совокупный доход в месяц (в рублях) у рабочих и служащих вместе в 1980 г. составлял 130 руб., а только у рабочих промышленности - 139 руб. В 1985 г. соответственно у тех и других вместе - 146 руб., у рабочих - 152 руб.; в 1990 г. соответственно 198 руб. и 199 руб.; в 1991 г. - 400 руб. и 407 руб. То есть, доходы рабочих превышали доходы рабочих и служащих вместе. Хотя сопоставимость этих данных не вполне корректная, ибо рабочие показаны только промышленные, а суммарные доходы рабочих и служащих даются в целом по народному хозяйству, все же для наших целей и это весьма показательно. Рабочие промышленности в конце ХХ века практически мало чем отличались в смысле материального положения от всей массы трудящегося населения. В этом также убеждает анализ обеспеченности домашним инвентарем семей рабочих и служащих в 20-х и 70-х годах (см. табл. 2).

Таблица 2

Инвентарь у рабочих и служащих

Источники: Струмилин С. Г. Избранные произведения. Т. 3. Проблемы экономики труда. М., 1964, с. 262; Рабочий и инженер. Социальные факторы эффективности труда. Под ред. О. И. Шкаратана. М., 1985, с. 252.

Анализ таблицы 2 показывает, что даже при учете некоторой условности приведенных обследований, - число обследованных семей было естественным образом ограничено, - разительные различия в 70-х годах по сравнению с 20-ми в материальном положении рабочих и служащих налицо. В 20-х годах рабочие были обеспечены домашним инвентарем менее чем на 40% (39,6%) от обеспеченности служащих. В 70-х годах в обеспеченности домашним инвентарем практически никакой разницы между рабочими и служащими уже не было, даже по некоторым позициям рабочие превосходили служащих. Суммарный показатель обеспеченности семей рабочих (холодильниками, кухонным и мебельным гарнитурами) составлял 65,8%. У служащих этот показатель составил даже несколько меньше - 65,6%.

В основе социальной политики советского государства лежало требование именно сглаживания межклассовых различий. Вспомним советскую формулу о создании социально однородного общества. Другой вопрос, что из этого получалось на самом деле. Но то, что из этого что-то получалось, сомнений не вызывает. По крайней мере, различие в денежных доходах населения между 10% самых богатых и 10% самых бедных (децильный коэффициент) в последние советские годы составляло 3-5 раз (в 1991 г. - 4,5 раза). Сегодня же это различие по доходам поднялось почти до 15 раз (в 2004 г. - 14,8 раз). И это согласно только официальной правительственной статистике. Таким образом, как по заработной плате, так и по обеспеченности домашним инвентарем рабочие и служащие в последней трети ХХ века практически ничем не отличались. Отсюда можно заключить, что «рабочий вопрос» в России к сегодняшнему дню потерял или в значительно степени теряет свою актуальность.

Вот два наблюдения, факта, иллюстрирующие это положение. Историк Д. О. Чураков приводит в своей статье воспоминания рабочего московского завода «Рускабель», активиста движения фабзавкомов 1917 года: «1 или 2 марта собрались представители цехов в количестве 18 человек в столовке для служащих и стали закладывать фундамент власти трудящихся. В тесной, страшно накуренной столовой сидели неумытые, черные после работы, не чувствуя усталости, представители от цехов». И вот еще воспоминания иваново-вознесенского рабочего: «Мы, фабкомовцы, вставали в 7 ч. утра и, проглотив стакан-два «малинового напитка» и овсяную пресную лепешку, от которой десны сочились кровью, спешили с окраин города в фабком, где каждый день и каждый час кипела живая работа...»20.

А вот уже наблюдение наших дней. Питерский социолог Б. И. Максимов, проведя цикл очень интересных и поучительных исследований в 90-е годы на Кировском заводе, делает такой вывод: «С одной стороны, все недовольны, возмущаются превращением коллективного по первоначальной постановке владения в частное, проявляют интерес к чужому опыту самоуправления. С другой стороны, не хотят и, по-видимому, не способны пальцем пошевелить, чтобы изменить положение»21. В другой статье этот же автор пишет и так: «В головах рабочих, так сказать, довольно пусто по части перспективных целей рабочего движения. По результатам нашего опроса в 2000-2001 гг. на вопрос: «В чем состоят коренные (стратегические) интересы рабочих, чего нужно добиваться?» более 80% опрошенных не дают никакого ответа, около 10% называют «своевременную выплату заработной платы», немногие - «повышение зарплаты», «борьба с безработицей», «нормальные условия труда»... Формулировку «изменение политического строя» из 600 опрошенных выдал только 1 человек»22. Эту же ситуацию подтверждает другой продуктивный исследователь современного протестного движения: «У рабочих нет еще четкого понимания своего классового (общественного) интереса»23.

Последнее весьма любопытно, и тут возникают некоторые вопросы. У рабочих нет своего классового интереса, потому что этот класс в стране еще очень молодой и не успел еще как следует сформулировать этот свой интерес? Или же рабочий класс у нас сегодня несколько рассеян, сбит с толку, и его классовый интерес по субъективным причинам пока еще не находит адекватной политической формулировки? Или же рабочий класс после более чем 100-летнего существования в России начинает видоизменяться, превращаться в профессиональные группы, и его классовый интерес превращается в дифференцированный и профессиональный? Тем более, что Россия, как утверждают многие, находится в преддверии постиндустриального развития. На все эти вопросы пока трудно дать исчерпывающий ответ; они требуют более обстоятельного и углубленного изучения.

Таким образом, как по заработной плате, так и по обеспеченности домашним инвентарем, а также по потреблению основных продуктов питания рабочие и служащие в последней трети ХХ века практически ничем не отличались друг от друга. Отсюда можно заключить, что «рабочий вопрос» в России в конце ХХ века потерял или начал терять актуальность.

Да и в целом, рабочий класс в советский период стал терять свои классообразующие признаки. Были смяты, затерты и классовые противоречия. Возможно, в этом и состоит основная причина слабого рабочего движения в стране. Рабочий класс к концу ХХ века начал терять свои классообразующие признаки, но потерял ли он их до конца? Для развитых западноевропейских стран, видимо, справедливы слова Д. Белла о том, что происходит «сокращение класса, занимающегося ручным и неквалифицированным трудом». В тоже время тот же автор отмечает, что «в экономике "рабочий вопрос" сохраняется»24. Но сегодняшняя Россия - особый случай. Не сложится ли дело так, что по мере углубления рыночной экономики и развития капитализма в России рабочий класс станет консолидироваться и в конце концов выступит авангардом классовой борьбы? Многое здесь зависит от успехов капитализации страны.

6. 1991 год: демократические иллюзии

Этот год, конечно, внес много сумятицы. Рабочие, особенно шахтеры, сыграли в перевороте заметную роль, - хотя и не решающую, вопреки мнению некоторых наблюдателей25. Действительно, в 1989-1990 гг. рабочие выступления внесли немалый вклад в расшатывание политической ситуации в СССР, что и способствовало его развалу. Но при этом нельзя забывать и некоторую часть интеллигенции, которая тоже сыграла в тех же событиях существенную роль. И еще неизвестно, кто сыграл роль б?льшую. Во всяком случае, в результате событий 1991 года эта некоторая часть элитной интеллигенции быстро устроилась во власти и до сих пор назойливо мелькает на телеэкранах и страницах глянцевых журналов. Да и всплеск протестной (забастовочной) активности в 1989 и 1990 гг. заметно уступал той же самой активности в 1996 и 1997 гг. Так, если в результате забастовок по России было потеряно человеко-дней в 1989 г. 1235 тыс. и в 1990 г. - 207,8 тыс., то тот же показатель в 1996 г. составил 4009,4 тыс. человеко-дней потерь и в 1997 г. - 6000,5 тыс.26. Более того, в научной литературе отмечается, что многие шахтерские забастовки, особенно весны 1991 года, были «навязаны рабочим со стороны формирующейся номенклатурной буржуазии»27. Или, как пишет другой исследователь этого вопроса, «в конце концов, шахтеры и шахтерское движение оказались игрушкой в борьбе за власть разного рода "демократов"»28. Думается, что за счет рабочих забастовок конца существования СССР решался отнюдь не «рабочий вопрос», а совсем другие проблемы. Как ни удивительно это может показаться, но рабочий протест конца 80-х годов прошлого века помог прийти к власти прокапиталистическим элементам в российском обществе. Вот и классовое сознание пролетариата!

Возможно, эта рабочая активность не была выражением рабочего движения и классового сознания. Ибо у размытого класса не может быть консолидированного сознания. Тем не менее, это было все же рабочее движение, пусть и с ложно понятыми целями. В результате рабочие оказались обманутыми. Иллюзии держались долго, но, кажется, сегодня они начинают рассеиваться. Вернее, начали они рассеиваться уже в середине 90-х годов, и сегодня этот процесс почти закончился - в преддверии, видимо, следующего этапа.

7. Математическая формула: развитие рынка = углублению классовых противоречий.

Сам по себе рынок не ведет к социальной гармонии. Это инструмент экономической эффективности, а не социальности. Рынок никаких социальных ценностей не преследует и даже не ставит. Рыночный механизм есть великолепный калькулятор экономической эффективности. И в этом состоит, пожалуй, единственная его социальная ценность. Проблема заключается в том, чтобы этот калькулятор работал исправно, не искажался. То есть, другие социальные ценности не должны вводиться внутрь этого калькулятора, и не следует ожидать, что рынок должен кроме экономической эффективности давать еще что-то сверх того. Другие ценности привносятся в социально-экономическую сферу через сознательно вырабатываемую и сознательно проводимую политику, а не через рынок. Наоборот, рынок порождает и укрепляет классы и соответственно классовые различия и противоречия. Это объективный процесс. Поэтому, когда говорят о продолжении рыночных реформ, надо понимать также, что речь идет и об углублении классового противостояния. Чем больше рынка, тем больше классовых противоречий. Это совершенно очевидная, математическая формула.

8. Дифференциация в оплате труда

Все это подтверждается ростом дифференциации в оплате труда, понижением доли зарплаты в ВВП, в доходах населения. По мере рыночных реформ идет углубление социальной поляризации населения страны.

В последние годы дифференциация в оплате труда между работниками различных отраслей экономики стала настолько существенной, что уже трудно говорить о проявлении рабочей солидарности. В некоторых отраслях номинальная заработная плата рабочих за 90-е годы увеличилась только в 2 раза (легкая, станкостроительная промышленность), в других отраслях увеличение составило 5 и даже 7 раз. В легкой промышленности рабочие в 1990 г. имели зарплату, составляющую 80% от средней величины зарплаты по промышленности в целом, а в 1998 г. стали получать лишь 40% от средней по промышленности. В такой отрасли, как газовая, в 1990 г. зарплата была на 70% больше средней, то в 1998 г. она стала уже на 240% больше среднеотраслевой. Таким образом, скажем, в 1998 г. разница в оплате труда между различными отраслями в ее крайних значениях составляла 7,7 раза (3659 р. - газовая промышленность и 474 р. - легкая промышленность). В 2003 г. эта разница между теми же отраслями увеличилась до 11,8 раз. Любопытно отметить, что в начале ХХ века в России, по имеющимся данным, этот же показатель соотношения между крайними значениями оплаты труда в различных отраслях составлял 2,5 раза.29

Отсюда ясно, что никакой солидарности и даже классовой общности между рабочими легкой и газовой промышленности сегодня появиться не может, в отличие, скажем, от 1910 или 1913 года. Если в топливной промышленности в целом в 2003 г. лишь 3,8% работников имели зарплату на уровне или ниже прожиточного минимума, то в легкой промышленности таких было 39,8%, а в сельском хозяйстве даже 74,0%.

Таким образом, рабочий класс, конечно, еще продолжает оставаться довольно значительным социальным слоем, но, думается, свою авангардную роль в социальном прогрессе он начинает утрачивать. Совершенно верно об этом пишет профессор В. М. Межуев: «В условиях позднего капитализма рабочий класс обнаружил тенденцию не только к своему количественному сокращению в общем составе работающего населения, но и к качественному преобразованию, обретая черты не столько класса, сколько профессии»30. Эмпирическое изучение вопроса показывает, что рабочий класс численно сокращается и в современной России составляет лишь треть всех занятых в экономике. Более того, рабочий класс экономически резко расслоен. Занятые, например, в топливных отраслях по уровню своих доходов приближаются к так называемому среднему классу или уже входят в его состав. Работники легкой, пищевой промышленности, наукоемких отраслей во многом находятся за чертой бедности. Рабочие утрачивают единое классовое самосознание, превращаясь в особые профессиональные группы. В европейских странах этот процесс дифференциации рабочего класса, видимо, начался много раньше. Вилли Брандт еще в 1949 г. отмечал: «Каждый опытный профсоюзный деятель знает, что единство пролетарских интересов - это миф, который не работает, когда необходимо согласовать групповые интересы с общим интересом работающих»31.

Эта раздробленность классового интереса рабочих сегодня составляет серьезный фактор затухания рабочего движения в стране. Но, думается, российское правительство делает все возможное для возрождения и консолидации классового интереса трудящихся. С тем, пожалуй, отличием, что некоторые группы рабочих некоторых отраслей добывающей промышленности будут солидаризироваться не с рабочим классом, а со средним. Зато другие группы трудящихся, обычно рассматривающиеся в качестве представителей среднего класса (преподаватели, врачи и т. д.), начнут солидаризироваться с рабочим классом. Если российское правительство не замечает или не хочет замечать классового расслоения в обществе, то это, конечно, дело правительства. Но углубление рыночных преобразований с силой объективной неизбежности ведет именно к этому результату.

Так называемые правительственные социальные реформы уперлись в тупик. Согласно либеральной рыночной концепции, такие сферы, как образование, здравоохранение, жилье (ЖКХ) должны подвергнуться рыночным преобразованиям и превратиться в обычные товары. Вместо того чтобы учить, образовывать молодежь, нужно продавать образовательные услуги на рынке, вместо лечения населения нужно продавать медицинские услуги и т. д. Те люди, которые не могут оплатить услуги образования, здравоохранения, жилья, пусть идут в церковь и жалуются сколько угодно. Это логичная и последовательная линия превращения современного общества в рыночное времен Адама Смита.

Однако сейчас ХХI век, не ХVIII. Либеральные реформаторы забыли или не успели сообразить, что развитие рыночной экономики, развитие капитализма ведет к развитию классовой противоположности, к классовой борьбе. В результате этой борьбы в европейских странах все социальные сферы, которые наши либерал-реформаторы собираются маркетизировать «до конца», давно уже выведены из под рыночного регулирования. Социальная проблема в развитых странах Запада уже в ХХ веке решалась в направлении более пропорционального распределения общественного продукта, создания социального государства.

Либерал-реформаторы, объявив так называемые социальные реформы, загоняют себя в ловушку. Их риторика соответствует требованиям социального государства современного века, но их дела возвращают страну на два века назад. Слова не совпадают с делами. Надо выбирать что-то одно: или углублять рыночные преобразования и, следовательно, усиливать социально-классовое расслоение общества, или создавать социальное государство с жесткими ограничениями рыночного саморегулирования.

Таким образом, с одной стороны, либеральная рыночная идеология требует перевести на рыночные, коммерческие начала оставшиеся социальные сферы: образование, здравоохранение, жилье. С другой стороны, это ведет к еще большему расслоению в обществе и, как следствие, к нарастанию классовой борьбы. Все это отодвигает создание социального государства, т. е. препятствует осуществлению Конституции РФ.

9. Социальное партнерство

Некоторые добрые люди думают, что можно как-то так изловчиться, чтобы и рыночные реформы продолжить «до конца», и сохранить в обществе социальную стабильность и покой. Однако это очередная иллюзия или «кукуруза», когда Н. Хрущев думал, что, посадив растение под названием «кукуруза» везде и всюду, он разом и без проблем накормит народ. Такой «кукурузой» является, например, современный слоган о «социальной ответственности бизнеса». Бизнес - это атрибут рынка, и он предназначен по своей природе приносить прибыль его владельцу. И больше ничего. Ответственен бизнес в рамках действующего законодательства только перед рынком. Никаких социальных целей он не предусматривает. Конечно, сам бизнесмен может быть милосердным, добрым, благотворительным, любить бабочек и прочая. Но это никакого отношения к характеру и сущности бизнеса не имеет. Нагружать же бизнес какими-то социальными задачами - значит спутывать общественные структуры, перекладывать на других то, что обязано прежде всего делать государство. Это означает обманывать и самих себя, и общество.

Трудно также признать достаточно реалистичными некоторые предложения о быстрейшем внедрении социального партнерства в экономике на основе ускоренного выращивания буржуазного класса. Все это быстро не делается, особенно в российских условиях. Тем более, что сам по себе буржуазный класс хочет наживаться в индивидуальном порядке.

Не зная силы друг друга, труд и капитал не смогут и не будут идти на соглашение, ибо неизвестна точка равновесия в таком соглашении. Только через классовую борьбу может быть выяснена степень мощи каждой стороны в трудовых отношениях и может быть найдена точка равнодействия. Это естественный и длительный процесс, который был свойственен развитию трудовых отношений почти для всех стран Запада.

Идея социального партнерства в сегодняшних российских условиях имеет скорее политическое (демагогическое), нежели экономическое значение32.

10. «Рабочий вопрос» сегодня

Данные последних лет свидетельствуют об актуализации вновь рабочего вопроса. Об этом говорит увеличение расхождения в оплате труда между рабочими и специалистами. Например, в советский период такой разрыв был минимальным, а в постсоветской России он имеет тенденцию к резкому росту. Так, если зарплату служащих принять за 100%, то зарплата рабочих к этой величине составила по годам:

1980 - 91,6%,
1985 - 94,5%,
1986 - 94,0%,
1987 - 93,7%,
1990 - 83,5%.

Это советский период, и разница здесь минимальна. Хотя к 1990 году эта разница стала резко увеличиваться. Теперь приведем долю зарплаты рабочих к зарплате служащих в постсоветский период:

1995 - 64,9%,
1996 - 64,4%,
1997 - 62,7%,
1998 - 60,5%,
1999 - 57,5%,
2000 - 57,4%,
2001 - 57,3%,
2002 - 56,9% 33.

Обращает на себя внимание устойчивое увеличение разрыва между зарплатой рабочих и служащих.

Об этом же говорит возрастание потребности в квалифицированных рабочих кадрах. Об этом, наконец, говорит опять начавшийся рост забастовочной активности. Если есть потребность в возрождении и развитии промышленности, то, следовательно, вновь появляется проблема рабочих. Появляется, укрепляется и консолидируется классовое сознание рабочего класса.

11. Разнообразие форм классовой борьбы

Почему-то обычно под классовой борьбой понимают только активную роль рабочего класса. Но формы такой борьбы бывают разные.

Кроме того, нельзя, нелогично полагать, что в классовой борьбе участвуют только рабочие. Борьба не бывает односторонней. Еще в 1931 году Н. А. Бердяев сделал в этой связи очень глубокое наблюдение: «В действительности классовую борьбу ведет и буржуазия и всегда вели господствующие классы. Но когда борьба ведется за сохранение своего господствующего положения, она менее производит впечатление борьбы, чем когда она ведется за изменение существующего социального строя. Это есть обычная иллюзия восприятия. Сохранение существующего не кажется насильственной борьбой. Именно это и есть преимущество рабочих и социалистов, что они ведут классовую борьбу открыто, в то время как буржуазные командующие классы ведут ее замаскированно»34.

Сегодня мы видим довольно вялую борьбу со стороны рабочего класса. Это верно. Но почему-то не замечаем очень активную борьбу со стороны хозяев-«работодателей». Все эти годы характеризовались очень активной и острой борьбой именно предпринимательского класса по отношению к наемному труду. Это невыплата зарплаты, искусственное банкротство предприятий, незаконные увольнения, понижения зарплаты и т. д.

Вот картинка из работы одного исследователя противостояния рабочих и хозяев на Выборгском ЦБК: «Для разрешения всего лишь, казалось бы, трудового конфликта с безоружными работниками, прибыла команда, подкрепленная спецподразделением, предназначенным для усмирения бунтов среди заключенных. Прибыла под покровом ночи»35. И устроила на заводе погром. Это разве не классовая борьба? А какой ярко выраженный классовый подход демонстрирует наше TV? «И почему они это терпят?» - как-то в сердцах воскликнул крупный российский историк.

О классовой борьбе со стороны капитала говорит громадная норма прибыли в России. По подсчетам экономистов, норма прибыли в России на 60% больше, чем в США, а если учесть скрытые доходы капиталистического класса -- то и на 120%.

Капитал активно борется с трудом, труд пока спит.

12. Рабочий класс в себе

Пока рабочий класс разобщен, и каждый думает о себе. Но говорить только о рабочем классе в традиционном его понимании сегодня уже мало. Надо брать весь трудящийся класс, значительная часть которого составляет так называемый средний класс. Пока это разрозненные отряды наемных трудящихся, лишенных общей солидарности, общих политических интересов. Пока нет партии, которая их всех бы объединила.

Но процесс выработки общих политических представлений идет очень активно. Первым, видимо, проснется рабочий класс, потому что в последние годы с некоторым оживлением промышленности появилась в нем потребность. Если в 1995-1998 гг. ежегодная потребность в рабочих кадрах составляла порядка 250-300 тыс. человек, то в 2004-2005 гг. уже 800-900 тыс. человек.

Но потребность в возрождении страны обусловит потребность в других отрядах трудящегося класса.

13. Перспективы классовой борьбы

Надо сказать, что перспективы классовой борьбы в России в начале ХХI века очень хорошие. Эти перспективы были бы очень плохими, если бы официальная идеология и правительственные усилия были направлены на создание социального государства, минимизацию социального расслоения, увеличение налогового обложения богатых и т. д. Но для этого нужна другая идеология и другое правительство. При нынешнем же правительстве и рыночной идеологии перспективы классовой борьбы в России выглядят просто блестяще.

Конечно, по большому счету, нельзя решение рабочего вопроса и перспективы классовой борьбы ставить в зависимость от раздумий правительства. Есть общие закономерности развития общества, которые предопределяют те или иные его этапы. И современное российское общество объективно находится на стадии преодоления классовой борьбы, т. е. преодоления рыночной экономики. Умное правительство может способствовать этому объективно заданному направлению. Иное правительство посредством неумелых, плохо продуманных и корыстных действий может препятствовать объективному ходу вещей и даже вызвать обострение классовой борьбы. Если действия правительства отвечают интересам только олигархического слоя, то это неминуемо ведет к углублению классового противостояния. Хотя общих закономерностей общественного развития отменить невозможно.

1 См.: Покровский М. Н. Борьба классов и русская историческая литература. - Покровский М. Н. Избранные произведения. Кн. 4. М., 1967, с. 288.

2 См.: Чадова Т., Чадов К. Уровень и качество жизни россиян в начале 2000-х годов: показатели снижаются. - Альтернативы, 2005, № 1; Анисимова Г. Социально-экономическая деформация российского общества. - Альтернативы, 2005, № 4.

3 Балибар Э., Валлерстайн И. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности. М., 2003, с. 76.

4 Дарендорф Р. Современный социальный конфликт. Очерк политической свободы. М., 2002, с. 191.

5 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 3, с. 192.

6 Бузгалин А. Пламя Парижа: уроки для России. - Альтернативы, 2005, № 4, с. 132.

7 Клеман К. Что происходит в Париже? - Альтернативы, 2005, № 4, с. 145-146.

8 По справедливому замечанию Г. Гловели, такое явление наблюдалось и раньше. Например, в начале ХХ века на нефтяных промыслах в Баку работали в основном персы. Были и другие случаи, когда определенные виды работ выполнялись определенными этническими группами. Но лишь сегодня это становится особо заметной проблемой.

9 См.: Максимов Б. И. Рабочие в реформируемой России, 1990-е - начало 2000-х годов. СПб., 2004; Рабочий в ХХ веке: Российский опыт. Под ред. Д. О. Чуракова. М., 2005.

10 См.: Воейков М. И. Рабочий вопрос в России: начало и конец ХХ века. - В сб.: Рабочие в России: исторический опыт и современное положение. Под ред. Д. О. Чуракова. М., 2004, с. 29.

11 Колганов А. Буржуа и пролетарии: теоретическая ошибка и историческая правота марксизма. - Альтернативы, 1999, № 3, с. 28.

12 См.: Бузгалин А. Социализм: уроки кризиса. - Альтернативы, 1994, № 2; Грецкий М. Был ли социализм? - Альтернативы, 1994, № 2; Котц Д. Крах советской системы и уроки для будущего социализма. - Альтернативы, 1995, № 4; Воейков М. Дискуссионные вопросы природы СССР. - Альтернативы, 1996, № 2; Гафуров С. Заметки о классовой сущности СССР. - Альтернативы, 1997, № 4; Клоцвог Ф. Уроки и перспективы. - Альтернативы, 1998, № 1; Гусев А. Непознанный класс: Лев Троцкий о советской бюрократии. - Альтернативы, 1998, № 2; Соловьев А. Россия в ХХ веке. Что сделано? - Альтернативы, 1998, № 3; Колганов А. Почему погибла Советская держава? - Альтернативы, 2001, № 3; Славин Б. Почему советское общество не было буржуазным. - Альтернативы, 2002, № 4; Данилов В. Сталинизм и советское общество. - Альтернативы, 2004, № 1 и др.

13 Колганов А. Объективный смысл сталинской контрреволюции. - Альтернативы, 1998, № 2; с. 88-89.

14 Янжул И. И. Избранные труды. М.: Наука, 2005, с. 223.

15 Чураков Д. О. Русская революция и рабочее самоуправление. 1917. М., 1998, с. 156-157.

16 См.: Мандел Д. Вновь о новочеркасских событиях. - Альтернативы, 2004, № 2.

17 Прокопович С. Н. Бюджеты петербургских рабочих. - В кн.: Антология социально-экономической мысли в России. Дореволюционный период. СПб., 2000, с. 82-83.

18 Струмилин С. Г. Избранные произведения. Т. 3. Проблемы экономики труда. М., 1964, с. 408.

19 Валентинов Н. В. Наследники Ленина. М., 1991, с. 140.

20 Чураков Д. О. Рабочее самоуправление в судьбах русской революции 1917 г. - Экономико-философские тетради. Вып. 1. М., 2003, с. 132.

21 Максимов Б. Письма с Кировского завода. Письмо пятое. - Альтернативы, 1997, № 1, с. 77-78.

22 Максимов Б. И. Положение рабочих и рабочее движение в России 1990-х годов. - В сб.: Рабочий класс и рабочее движение России: история и современность. Под ред. А. В. Бузгалина, Д. О. Чуракова, П. Шульце. М., 2002, с. 33-34.

23 Булавка Л. А. О самом главном - проблемы и противоречия протестного движения. - В сб.: Рабочий класс и рабочее движение России: теория, история, современность. Под ред. А. В. Бузгалина, Д. О. Чуракова. М., 2003, с. 49.

24 Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М., 1999, с. 222, 462.

25 См.: Мандел Д. Социальное партнерство и классовая независимость в пост-советском рабочем движении. - Альтернативы, 2005, № 3, с. 28.

26 Народное хозяйство СССР в 1990 г. Стат. ежегодник. М., 1991, с. 111; Россия в цифрах. Крат. стат. сб. М., 2001, с. 91.

27 Левчик Д. А. «Шахтерский удар» по СССР. Забастовка весны 1991 года и распад Союза. - В сб.: Рабочий класс и рабочее движение России: теория, история, современность. Под ред. А. В. Бузгалина, Д. О. Чуракова. М., 2003, с. 32.

28 Величко С. Рабочее движение шахтеров Кузбасса в годы перестройки (июль 1989 - 1991 гг.). - Альтернативы, 2004, № 4, с. 119.

29 См.: Воейков М. И. Трансформационная Россия: поиск адекватной теории. М., 2003, с. 65.

30 Межуев В. Социализм как пространство культуры. - Альтернативы, 1999, № 2, с. 8.

31 Брандт В. Демократический социализм. Статьи и речи. М., 1992, с. 197.

32 См.: Воейков М., Лащинский И. Иллюзии социального партнерства. - Альтернативы, 1998, № 1.

33 Рассчитано по: Труд и занятость в России. 2003. Стат. сб. М., 2003, с. 388.

34 Бердяев Н. А. Христианство и классовая борьба. Париж, 1931, 181.

35 Максимов Б. И. Рабочие в реформируемой России, 1990-е - начало 2000-х годов. СПб., 2004, с. 198.